— Не надо ее защищать. Она ни в чем не виновата. Просто я не хотела сообщать тебе… Марик, у меня просьба. Можно поговорить с тобой с глазу на глаз? Не через коммуникатор. Лично. Прямо сейчас.
— Э-э… — Масарик удивленно посмотрел на нее. — Как — лично? Ты сейчас в Каменном Острове?
— Нет. Все мои полеты и поездки — для отвода глаз. Я могу появиться у тебя в кабинете прямо сейчас. Я объясню, потом. Можно?
— Конечно, Кара. Что нужно сделать?
— Ничего. Я уже здесь.
Последние слова прозвучали не из терминала, высветившего значок отключения сеанса. Масарик невольно вздрогнул. Невысокая фигурка выступила из пустого угла комнаты. Белая блуза, короткие, до колен, тарсачьи штаны, босые ноги, короткая стрижка и блестящие в мочках ушей капельки золотых сережек.
— Здравствуй еще раз, Марик, — сказала Карина, выходя в центр комнаты. — Прости, что так невежливо и неожиданно вторгаюсь к тебе…
Она виновато смотрела в пол, словно нашкодившая школьница.
— Ты же знаешь, Кара, что ты всегда желанный гость с моем доме.
Масарик мысленно проклял себя за казенные ничего не значащие слова. Но что сказать, он не знал. «Эй, ты Демиург? Класс! Как круто!»?
— Марик, ты… сердишься на меня?
— Я? — глупо удивился Масарик. — Сержусь? Ты о чем?
— Теперь ты знаешь, что я Демиург. Я давно могла вернуть тебе ноги. Я уже точно знаю, как. Но не вернула.
— Кара, мы же уже много раз говорили на эту тему. Неважно, откуда у тебя такие знания и умения. Я не могу принять такой подарок, когда у других нет ни единого шанса.
— Да, ты говорил… — безжизненно согласилась Карина. — Я не смогу тебя переубедить. Я не смогу объяснить тебе, что ты говоришь глупости.
— Миллионы людей…
— Меня не волнуют миллионы людей! — внезапно вспыхнула Карина. — Меня волнуешь ты! Именно ты! Миллионы, о которых ты так печешься, ни секунды не задумались бы, стоит ли им хвататься за лечение, недоступное другим! Они с радостью убили бы кого угодно, чтобы до него дотянуться! Они гребут под себя все, что попадает под руку, гадят там же, где жрут, плодят тучи детей, которых не в состоянии прокормить, и искренне полагают, что все вокруг обязаны тащить их на своей шее! А те немногие, кто по-настоящему важен, из идиотского благородства отказываются пользоваться привилегиями, которые заслужили своим потом и каторжным трудом! Мне плевать на тонны субстрата, понимаешь? Меня волнует только один человек — ты!
Масарик почувствовал, что инстинктивно вжимается в спинку инвалидного кресла, чтобы отдалиться от нее. Такую вспышку чувств со стороны Карины он видел впервые. И визгливые нотки в ее голосе он тоже раньше не слышал. Что с ней такое?
Карина осеклась. Она медленно опустилась на пятки и обхватила себя руками, словно защищаясь от холода.
— Прости, Марик, — совсем другим тоном, хриплым и тихим, сказала она. — У меня нервы на пределе. Я потихоньку превращаюсь в стерву и истеричку. Марик, пожалуйста, не надо меня опасаться. В детстве меня считали маленьким чудовищем, ненавидели и боялись. Меня запрятали в подвал и пытали, чтобы выяснить что-то новое, но на самом деле только потому, что боялись и ненавидели. Если еще и ты меня возненавидишь, я не переживу.
По ее щекам пролегли дорожки слез.
Масарик мысленно дал себе оплеуху. Что же ты делаешь, идиот? Она же Демиург. Наверняка она чувствует твои эмоции! Он тронул пульт кресла и выкатился из-за стола. Остановившись возле молча смотрящей на него Карины, он протянул руку.
— Встань, Кара. Очень прошу. Я вовсе тебя не боюсь. Действительно не боюсь. И если я кого и возненавижу, то уж тебя — в самую последнюю очередь.
Карина ухватилась за его руку и медленно поднялась. Повинуясь внезапному импульсу, Масарик дернул ее к себе, почти силой усадив на колени, и прижал ее к груди.
— Не плачь, малышка, — сказал он, успокаивающе гладя ее по волосам и старясь не думать, каким идиотом со стороны может выглядеть жалкий инвалид, утешающий богиню. — Не плачь. Ты ведь сама мне говорила — все всегда заканчивается хорошо.
Сначала напрягшаяся Карина расслабилась и приникла к нему, спрятав лицо на груди.
— Держи меня и не отпускай, — шепнула она. — Не отпускай ни за что. А то я совсем расклеюсь.
— Нет, не расклеишься, — Масарик обнял ее покрепче. — Это просто минутная слабость. Она пройдет. Ты у меня сильная маленькая женщина, и вовсе никакая не истеричка.
— Истеричка. И стерва. Пусть я Демиург, но я всего лишь маленькая женщина. Я хочу, чтобы сильный мужчина держал меня в объятиях, гладил по голове и говорил ласковые слова.
— Тебе стоит только захотеть, Кара, и ты получишь любого мужчину в мире. Ты Демиург. И ты Кисаки Сураграша. У тебя есть все, и один инвалид-северянин не значит ровным счетом ничего.
— Марик, ты значишь для меня куда больше, чем любой другой человек на планете, — Карина подняла на него заплаканные глаза. — Да, я Демиург. У меня есть все — но оно мне не нужно. На самом деле у меня нет ничего, кроме друзей. Марик, я хочу тебя и только тебя. Я хочу родить от тебя детей — двоих или троих. Или столько, сколько ты захочешь. Я могу стать любой — даже самой распрекрасной красавицей. Я могу сделать для тебя все. Только не покидай меня, умоляю.
— Я инвалид, Кара, — как можно мягче сказал Масарик. — Я импотент. Я не смогу дать тебе детей. Разве что ты как-то клонируешь мои клетки, если Демиурги такое умеют.
— Демиурги умеют многое. Но я хочу от тебя детей… традиционным способом.
— Невозможно, — Масарик снова погладил ее по голове. Внезапно он настолько остро почувствовал свою ущербность, что ему захотелось завыть. Усилием воли он подавил дурацкое чувство. — Кара, если ты Демиург, ты бессмертна. А я умру. Кара, мне тяжко такое говорить, но тебе следует просто оставить меня. Выбросить из сердца и забыть о моем существовании. Со временем эмоции утихнут. А уж мужа себе ты всегда найдешь.